Мой папа - Дмитрий Васильевич. Расказывал мне, что жила его семья в достатке, много работали, но богатства не было, так как в урожайный год на излишки покупали ткани на одежду, и то, что требовалось для хозяйства. А когда был неурожайный год, то выручали запасы от урожайного года. Я спрашивала, а были ли в деревне бедные. Папа отвечал, что только те. кто пьянствовал или был лентяем. А тем семьям, которые потеряли кормильца, помогали всей деревней. Вот такое было справедливое общество в деревне, прямо-таки гражданское общество в царской Росси было (к чему сейчас так стремимся).
Потом папина семья прошли через раскулачивание, была попытка арестовать деда, но он убежал из деревни на станцию, где пробыл несколько дней и вернулся, когда угроза ареста прошла . При попытке раскулачивания пришедшие пытались забрать из хаты самовар и с бабушки стянуть овчинный тулуп. Видимо в этом была нужда у пришедших. Мы то теперь знаем, кто такие были революционно настроенные массы в деревне.
Кто-то рассказывал, что папа был председателем колхоза ( не знаю в какой деревне), и после то ли неурожая, то ли падежа скота, он бежал в Златоуст, куда позже приехала и мама, где они и поженились. Это было в !930 году. В этом же году и родился первй ребенок - Дима. Полное имя Вадим. Через 6 лет родилась я в 1936 году , еще через полтора года родился Лева в 1937году.
Моя мама Мария Михайловна Бабинкова родом из Темникова. Мама умела играть на фортепиано, у них был большой сад, она закончила техникум, работала в деревне. Рассказывала , что приезд молодых учителей в деревни совпал с раскулачиванием, и некоторые считали этих молоденьких учительниц виновными, поэтому в некоторых деревнях учителям угрожали, а в соседней деревне убили учительницу, просунув вечером бревно в окно ... Мамин отец был репрессирован...
В Златоусте мама работала учительницей младших классов в школе №22 по ул. Карла Маркса. Видимо,была лучшей учительницей в городе, имеет множество орденов и медалей. Помню, что фотография ее класса висела в музее, и мама на этой фотграфии стояла у доски.
Моя Детская память не сохранила впечатлений того дня, когда было объявлено о начале войны. Но хорошо помню тот день, когда папа уходил на фронт. Было дождливо и прохладно. Папа уехал за стогом сена для нашей коровы. Раздался стук в дверь Я и мой младший брат Лева бросились открывать дверь. Принесли папе повестку на фронт. Явиться немедленно - строго и резко сказал посыльный.
Когда папа приехал с сеном, мы с Левой бросились к нему (нам 4 и 3,5 года) наперебой рассказывать про повестку. Но папа, не замечая нас, погнал лошадь за вторым стогом сена. Сейчас я понимаю насколько он рисковал своей жизнью, спасая наши жизни в первые годы войны. В это время посыльный пришел вторично. Тут он уж так кричал и угрожал расстрелом, что я это и сейчас отчетливо помню. Нам было страшно!
Потом помню, папу уже с вещевым мешком за плечами. Мама обнимает папу, у них на глазах слезы. Мы с братом стоим молча.
Так началась война для нашей семьи.
Папа ушел на фронт, и у мамы на руках осталось трое детей; старшему Диме -10 лет, мне - 4 года и самому младшему Леве – 2.5. Маму мы почти не видели, мама рано уходила на работу и приходила, когда мы уже спали. Выходных дней в начале войны, по-моему, не было, как и не было летних отпусков. «Все для фронта!» Под таким лозунгом люди жили в тылу, трудились, голодали, страдали и умирали от голода и холода.
На наше счастье , с нами жила тетя Аня, красивая, стройная женщина с совершенно седыми волосами, которые она убирала в небольшой пучок. Она состояла в каком-то родстве с мамой, была она примерно 1875г. рождения, к сожалению, я не помню ее фамилию. Похоронена она в г. Златоусте на Сорочьей горе в 1951году. На ее похоронах Зинаида Павловна Дорофеева (репрессированная в прошлом) директор 22-ой школы, где работала мама, назвала нашу тетю Аню великой труженицей. Действительно, так и было – весь быт лег на ее плечи. Она стирала, ухаживала и бранила нас несмышленышей.
Помню ее небольшой зеленый сундучок, окованный металлическими лентами. Самое замечательное в сундуке – был необыкновенно мелодичный звук, который издавал замок, когда в него вставляли и поворачивали ключ. В сундуке было тоже много интересного. Там лежал очень красивый кружевной шарф, который Аня надевала, когда ходила в церковь в Закаменку по мосту через речку Ай, которая протекала недалеко от нашего дома. Там лежали красивые ленты, видимо от шляп, очень тонкий шелковый кусок кремовой ткани, из которого мне позже мама сшила шарфик, какие-то орехи, а еще там лежало изящное золотое колечко, тонкий золотой браслет и золотой кулон с эмалью на крышке.
Иногда Аня показывала все это и говорила, что когда ее не будет, все это перейдет мне и что я это не должна никогда продать, даже если будет трудно. Почти все мне удалось сохранить. Проблемы с питанием начались сразу. Мой детский ум не мог понять, почему в том шкафу, где всегда был хлеб, теперь его нет. Но, к счастью, я не помню чувство голода. В первую зиму нас спасало то, что папа успел заготовить для нас три мешка овса, из которого после продолжительных процедур на третий день был готов кисель, который не казался очень вкусным, но это было калорийное и полноценное питание. Кроме того, папа заготовил сено для нашей коровы, поэтому в первую зиму войны у нас было молоко.
Корову внчерами доила Аня, так как мама была на работе. Помню, когда мы оставались одни дома, то мы устраивали громкий вой от страха. Страх тогда появлялся в нашей жизни очень часто. Так мы вопили, пока не приходила Аня с ведром парного мололка. Тогда мы устраивались на маленьких стульчиках вокруг табуретки и получали по стограммовому стаканчику парного молока и маленький кусочек хлеба. Это было счастье. На вторую зиму войны мама уже не могла содержать корову, так как сена у нас уже не было, кормить корову было нечем. Поэтому наша коровка спасла нас тем, что у нас было ее мясо (как это ни жестоко звучит). Следующие зимы, видимо, были особенно трудными.
Моя детская память хранит образ мамы очень-очень худой. Видимо, все, что она могла отдать, отдавала нам, детям. В школе учителям, видимо, давали кашу, чтобы как-то поддержать полуголодных учителей. Кашу нельзя было выносить из школы, И я помню, что я сидела у мамы в кабинете и ела эту мамину кашу, пока учителя не всполошились, что я слишком много съела и что мне будет плохо. Дома еда была очень скудная. Помню, что однажды нам сделали котлеты из картофельной шелухи. Это было почти несъедобно, и мама сказала, что такие котлеты больше делать не будем.
Деликатесом были ломтики картошки, поджаренные на чугунной плите (масла-то не было), тщательно вымытой перед этим. Хотя я была еще совсем мала, но помню из разговоров взрослых (хотя это и было не для детских ушей) о том, что кто-то умер от голода, что школьники старших классов увидели около школы упавшего мужчину, его занесли в школу, вызвали врача, думали, что он замерз ( в те зимы были сильные морозы), но он умирал от голода…, Помню разговоры о том, что умерла школьная лошадь, мясо которой употребили пищу несколько человек, несмотря на строгий запрет администрации школы. Эти люди умерли…
В те времена шкальных учителей часто посылали в лес на заготовку леса. Мужчины были на фронте, поэтому эта работа, как и всякая другая, легла на женские плечи. Помню разговоры о том, что одну из школьных учителей придавило деревом... на смерть... Папа писал нам, что нужно все его костюмы менять на картошку или на любые другие продукты. Иногда из деревень в город привозили какие-то продукты, в основном, картошку. Папину одежду мы и пытались выменять на продукты. При этом иногда вместо продавцов приходили мошенники и воры, которым удавалось что-нибудь украсть, отвлекая внимание жителей. Помню, что у нас обманщица попросила воды , и когда наша Аня наливала стакан воды, та украла калоши. Пропажу мы обнаружили только вечером!
|
|
Источник: |
